«Сохранять великий театр означает - развивать его»

МХАТ имени М. Горького сегодня у всех на слуху, даже у тех, кто совершенно далёк от театральной жизни. Однако внешняя оболочка медийной узнаваемости скрывает за собой настоящую «лабораторию»  современного театра. А магистр этой «лаборатории» – художественный руководитель МХАТа Эдуард Бояков.  

 – Глядя на кипучую жизнь нынешнего МХАТа, можно закрыть стародавнюю дискуссию о том, умирает ли театр.  А какой он, театр XXI века? 

Э.Б. В нашем мире скорости информационных потоков всё возрастают, и театру совсем не нужно пытаться этому соответствовать. Мне кажется, что театр должен оставаться островом созерцания. Глубокого и оптимистичного созерцания того, что происходит вокруг. 

Это совсем не означает, что театр должен закрыться от любых внешних изменений и энергетических потоков. Нельзя не обращать внимания на развитие технологий, на те перемены, которые сейчас происходят в экономике, обществе, политике, идеологии. Однако театр должен смотреть на эти метаморфозы и эту дикую скорость с позиции вечности.  Я думаю, что именно тогда театр и будет востребован, тогда в его существовании сохранится смысл – когда в его пространстве будут встречаться актуальное и вечное. 

А гнаться за сиюминутными эффектами ему бесполезно, в этом отношении театр никогда не победит кино, телевидение, Интернет или цифровые технологии. Театр – это единственное неоцифровываемое искусство. Единственное!  Все попытки записать выдающиеся спектакли, как правило, приводили к тому, что терялась магия этих постановок. Поэтому-то мне так хочется надеяться на то, что театр всегда будет оставаться островком вечного созерцания. 

– В своё время при отсутствии «цифровых» конкурентов театр полностью царил в сердцах зрителей, а затем ему пришлось активно бороться за публику. Как в нынешние времена переизбытка информации формировать ту театральную публику, которая найдёт время задумываться о вечном? 

Э.Б. Думаю, в работе с публикой ничего особенно не изменилось за последние лет триста. Надо всё так же воспитывать любовь к театру с детства. Да и заманивать в театр тоже нужно. Различные формы работы придуманы уже давно, и театр просто должен их правильно использовать. 

Когда 123 года назад возник МХАТ, то очень многие восторженные зрители признавались, что у них практически была потеряна вера в театр, и вдруг она к ним вернулась.  Дело в том, что почти все остальные театры тогда были очень академическими, заскорузлыми, зачастую механистическими и откровенно скучными.  А тут появились Станиславский и Немирович-Данченко со своими глубочайшими экспериментами, которые относились не только к эстетике, но и к философии, психологии и даже антропологии.  Это был Серебряный век – время, когда удивительным образом все искусства начали переплетаться.

И здесь напрашиваются параллели и с нынешним временем. Думаю, о нашей эпохе можно говорить так же, как мы говорим о Серебряном веке. Да, телевидение наступает, Интернет-технологии захватывают всё, мода меняется моментально, но тем ценнее дни и часы, которые мы проводим с семьёй, тем ценнее моменты общения с природой. К театру надо относиться как к особому явлению в этом ряду безусловных ценностей. Для меня лично такие безусловные ценности – семья, церковь, близость к природе, сострадание, человеческая солидарность, красота, любовь.  

– В российской культуре был Золотой век, был Серебряный, а какой «материал» попробуем подобрать для описания нынешнего? 

Э.Б. Может быть, кристалл? Ведь какая удивительная кристаллическая форма у того же бриллианта. Золото – это прекрасно, и хорошо известна его историческая символика. Однако сколько в мире других поразительных материалов, например, горный хрусталь невероятной чистоты. Возможно, пришло время, когда мы должны в себе обнаружить именно эти свойства – твёрдость и прозрачность одновременно. 

– Перечисленные Вами традиционные ценности сейчас, наоборот, становятся уже нетрадиционными, поскольку сознание массово меняют совершенно в другую сторону. Сложно сопротивляться «давлению среды»?

Э.Б.  Сохранение традиционных ценностей – это наш душевный порыв. Мы во МХАТе, действительно, очень озабочены тем, что происходит вокруг, теми новыми тенденциями, которые навязывает массовая культура.  Нас не может не удручать то, что зачастую происходит с детьми, как размываются границы не только семьи, но даже человеческого тела. Я бы не поверил, если бы кто-нибудь пятнадцать лет назад мне сказал, что будет нормально восприниматься, когда родители разрешат десятилетнему ребёнку менять свой пол. Мы начинаем привыкать к таким новостям, однако мне кажется, что как раз и не должны этого делать. И наш театр, безусловно, будет противостоять всем подобным тенденциям. 

– Во МХАТе премьеры одна за другой, но ведь «сцена не резиновая», что-то придётся снимать. Как в этих условиях планируете формировать репертуар? 

Э.Б. Я думаю, что однозначного ответа на этот вопрос не существует. Репертуар настоящего серьёзного, амбициозного театра должен быть гармоничным. Премьеры, конечно, нужны, но необходимо сохранять и лучшие спектакли. Именно этим я и пытаюсь заниматься. 

У нас в самом деле очень много премьер, различных остросовременных постановок. А с другой стороны, идёт и «Синяя птица» – единственный спектакль Константина Сергеевича Станиславского в мировом репертуаре. Спектаклю почти сто пятнадцать лет,  и мы сохраняем этот шедевр, изучаем его, вновь и вновь восстанавливая. То же самое относится и к сценографии Владимира Серебровского, создававшего свои лучшие спектакли в восьмидесятые и девяностые годы.  Или  к великому спектаклю «Три сестры» Немировича-Данченко, давно уже ставшего одной из «визитных карточек» нашего театра.  

Гармония между старым и новым, пропорция между традиционными и авангардными спектаклями, между классическим и остросовременным – это и есть искусство составления репертуара. А результатом работы театра является именно репертуар, а не один какой-то спектакль. 

– А что скажете по поводу другой излюбленной дискуссии: может ли современный драматический театр прожить без государственных дотаций? 

Э.Б. Всё зависит от стратегии развития и от тех ценностей, которые пытается нести театр. Если репертуарный театр ограничивается бульварной эстетикой, то теоретически он может прожить и без государственных или спонсорских дотаций. 

Тут надо понимать, что разговоры о наличии в России государственных дотаций и их отсутствии в Америке не очень тактичны. Ведь американская система разрешает спонсорские пожертвования на культуру, которые не облагаются налогами. Получается, тоже в своём роде государственная помощь.  

Поэтому, конечно, государство должно сохранять и развивать форму дотаций на театры, заботиться о них так же, как заботится оно о шедеврах архитектуры или о музейных ценностях. 

Другое дело, что театр – не музей, поэтому разговор о сохранении этой ценности не предполагает консервацию, как в случае с музеем. Сохранять великий театр означает – развивать его. Создавать условия для инновационной, яркой, творческой «лаборатории». 

– Сложная задача, как будто нести огонь в ладонях. Всё время рискует обжечь или потухнуть.  

Э.Б. Конечно, это очень сложно. Поэтому мы так любим театр, ценим его, дорожим этим удивительным искусством. Ничто по-настоящему серьёзное и большое не даётся легко. Это – законы природы и человеческого общества. Нужно работать, нужно страдать, иногда надо проходить через боль. И в этом отношении театр ничем не отличается от тех безусловных ценностей, о которых мы говорили. Построить хорошую семью или любой профессиональный коллектив тоже непросто. Это – творчество. 

– Раз без страданий не обойтись, то расскажите, что было наиболее сложным лично для Вас? 

Э.Б. Я думаю, что творческому человеку тяжелее всего разобраться в собственном пути, в собственных ошибках, в собственных грехах.  Вот это  самое сложное и самое необходимое.  Занимаясь таким экстравертным делом, как театр, надо не забывать о работе над собой, о том, что происходит внутри. 

– В православии есть почти традиция, когда раскаявшиеся грешники «ценятся» чуть ли не выше тех, кто всю жизнь старался не грешить. Иногда это кажется несправедливым. А кто ближе Вам, раскаявшийся грешник или всегдашний праведник? 

Э.Б. Делать один какой-то выбор означает отказываться от другого. Ведь мы знаем великих святых, которые с раннего детства жили в абсолютной чистоте и благодати и уходили из жизни такими же чистыми. Эти примеры так же важны, как и примеры людей, которые приходили к очищению через боль и покаяние, искупая свои грехи.  Здесь невозможно делать выбор. Но, конечно, большинству из нас путь абсолютной чистоты и святости уже заказан, это  факт. К счастью, есть и другой путь. 

– Нынешний МХАТ совершенно открылся миру, показав множество потаённых мест своего исторического здания. Вся мхатовская душа нараспашку. А что навсегда останется закрытым от посторонних глаз?

Э.Б. Безусловно, театр – это и открытое, и  сокровенное. И есть много пространств и вещей, которые мы никогда не будем открывать. То, что происходит во время читок, внутри репетиционного зала, внутри той «лаборатории», когда сочиняется спектакль, – это таинство. И театр не должен пускать туда зрителей. При этом возросшее в десятки раз количество экскурсий в нашем театре, особенно детских, не может не радовать. Такое счастье! 

– После недавней медийной бури по поводу спектакля «Весёлый грузин» можно вспомнить слова Аверченко из юмористического рассказа: «Чтобы играть на сцене, нужно только одно: наглость, наглость и ещё раз наглость». Если слово «наглость» заменить на «умение непринуждённо держаться в любых обстоятельствах», то это будет важным качеством для любого артиста. Однако складывается впечатление, что Вас медийные штормы типа того, который разыгрался вокруг Бузовой, вообще особо не затрагивают. Это что? Маска или привычка? 

Э.Б. Если говорить про Ольгу Бузову, то, конечно, это не самый мой «смелый» поступок и не самое большое «испытание» в жизни, а вполне естественный театральный эксперимент. Я сейчас отнюдь не ставлю себя в ряд с великими, но надо понимать, что без сложностей и провокаций не бывает никаких достижений. 

Сложности могут быть иногда с публикой, иногда с критиками, иногда одновременно и с теми, и с другими. Мы же помним, что происходило на парижской премьере «Весны священной» Игоря Стравинского. Зрители «Театра Елисейских полей» возмущённо покидали этот балет, а сейчас он является признанным шедевром. А ведь это была подготовленная парижская публика! 

Поэтому бояться или безумно переживать по поводу скандалов просто смешно. У меня в жизни было достаточно много испытаний, которые несоизмеримы с медийной критикой. В первую очередь это, конечно, относится к потере близких или к тем моментам, когда я осознавал свои личные ошибки. Вот тогда, действительно, приходилось очень тяжело. А работа в театре – она вся в радость.

PHOTO©: пресс-служба МХАТ им.М.Горького